Утро Полины

рассказ

«- Пустота – это зеркало, в котором я вижу свое лицо. Я смотрю на него и чувствую

страх и отвращение. Мое безразличие к людям заставило меня замкнуться в себе,

я живу в призрачном мире, в плену своих снов и фантазий.

  - И все равно ты не хочешь умирать?

  - Нет, хочу»

Ингмар Бергман словами Антониуса Блока, «Седьмая печать»

  Полина проснулась без пятнадцати восемь. Именно в это время (и ни минутой позже) оборвался странный сон с длинной лестницей, по которой Полина куда-то долго и упорно поднималась (остальных деталей она, к сожалению, уже не могла припомнить). Протянув руку к тумбочке, где лежал мобильный телефон, Полина убедилась, что с чистой совестью может ещё пятнадцать минут поваляться в постели (будильник был поставлен на восемь). Соседки по комнате спали, сквозь задернутые шторы пробивался слабый свет.

  Полина прищурила глаза и стала смотреть на этот свет. Он казался неестественным, каким-то колдовским, словно его источал волшебный фонарь. Полина повернулась на другой бок, свет переменился: теперь он напоминал туман, заползающий в комнату через окно. Полина наморщила лоб. Она пыталась вспомнить.

  Но сон так и не вернулся к ней (пропала и лестница). Зато Полина вспомнила, зачем поставила будильник на такое раннее время. Ей нужно было в институт – забрать документы (ах да, её же отчислили на прошлой неделе!). Ещё она вспомнила, что в институт не поедет. Полина вспомнила про бомбу. Сердце её тревожно застучало. Она решилась. Она сделает это.

  Полина откинула одеяло и, ёжась от холода, потянулась к стулу, на спинке которого висела её одежда. На Полине была одна ночная рубашка. Белого цвета, с нарисованными сиреневыми лилиями. Она схватила кофточку и накинула поверх ночнушки. Брр – всё равно холодно.

  Полина пошарила ногой по ковру около кровати. Её ступня бесшумно скользнула по мягкому ворсу, светлая, цвета слоновой кости, словно осторожный зверек, который выискивает чем бы поживиться. Она нащупала тапок, подхватила его пальцами и подтащила ближе. Потом таким же образом отыскала и второй. Полина надела тапки и встала с кровати.

  Она отключила будильник (не дай бог разбудит соседок), достала из тумбочки зубную щётку с пастой, косметичку, упаковку гигиенических прокладок и пошла умываться. По дороге прихватила большое махровое полотенце, висевшее на веревке, протянутой через всю комнату, – от шифанерины до окна.

  Полина приняла душ, надела чистые трусики, достала из упаковки прокладку (у неё были месячные). Потом почистила зубы, скорчила себе смешную рожицу в зеркале, и, насвистывая мелодию из старого кинофильма (она не помнила – какого), вернулась в комнату.

  Соседки по-прежнему спали (по средам у них была только третья пара, поэтому до двенадцати они не проснутся точно). Полина поставила чайник, достала с полки банку растворимого кофе. Кофе был на самом дне, и Полина кое-как наскребла полторы ложки, которые тут же высыпала в чашку (на чашке была её фотография, - подарок бывших однокурсников на день рождения).

  Полина пила кофе и думала о смерти. Готова ли она умереть? Кофе был горячий, и она делала маленькие осторожные глотки. Да, она готова. Что её ждёт после смерти?..

  Взгляд Полины наткнулся на глянцевый женский журнал, принадлежавший соседке, который лежал у дальнего края стола. Фу, какая гадость – подумала она, но взяла журнал и открыла на первой попавшейся странице: там была фотография полуобнаженной модели. Да ничего её не ждёт после смерти. После смерти – только пустота. И всё. И нет Полины.

  Она закрыла журнал и положила на место. Ерунда. Всё это ерунда. Все эти журналы и прочие глупости. Сегодня Полина докажет это. И плевать, что ей придется ради этого умереть. Плевать, плевать, плевать. На всё.

  Полина допила кофе и стала одеваться. Она надела узкие чёрные джинсы и шерстяную кофточку кремового цвета. Ей нравилась эта кофточка. Жаль, что сегодня она надевает её в последний раз… хотя какая разница – после взрыва кофточка будет испачкана её, Полины, кровью и ошметками вырванных внутренностей. И ей, Полине, будет всё равно. Она уже не будет ни любить, ни думать. И одеваться ей будет незачем. Её останки (хотя, наверное, правильнее будет сказать – остатки) погребут в закрытом гробу, потому что никому из живых людей нельзя будет смотреть на то, что осталось от Полины.

  Полина в последний раз окинула взглядом свою комнату: соседки спали, укрывшись с головой, сквозь занавеску по-прежнему бил ровный мягкий свет; на столе стояли чайник и кружка с её фотографией, в дальнем углу лежал соседкин журнал, на полке – книги и коробка с компакт-дисками группы Nautilus Pompilius, на тумбочке – косметичка и учебник, на спинке стула – ворох одежды и поверх всего ночная рубашка. Белого цвета, с нарисованными лилиями.

  Она достала из тумбочки бомбу. Бомба была в целлофановом пакете. Полина сунула пакет за пазуху, прикрыв кофточкой, потом надела поверх куртку и застегнула её на молнию. Подошла к зеркалу и внимательно себя оглядела: живот немного выпирал из-за бомбы, но это, в принципе, ерунда (может, она беременна), в остальном же ничего не выдавало Полину. Полина покружилась у зеркала и, внезапно прильнув к нему губами, поцеловала холодную стеклянную гладь. В последний раз. На зеркале осталось запотевшее от дыхания пятно и смазанный след от губ. Пока!

  Она вышла из комнаты и сразу же увидела записку от коменданта, которая была прилеплена к дверному косяку. Полина развернула записку и прочитала. Комендант просила её выселиться в ближайшие три дня.

  Можете не беспокоиться, подумала Полина, сегодня, уже сегодня меня здесь не будет. И никогда больше не будет. Можете жить спокойно, Елена Владимировна!

  Полина спустилась на первый этаж на лифте, заспанная вахтерша скользнула по ней мутным невыразительным взглядом, Полина спокойно прошла мимо. Прощай, общежитие, прощайте все, кто знал Полину!

  На улице было промозгло и сыро. Накрапывал мелкий октябрьский дождик. На деревьях висели лохмотья листвы. В лужах отражалось мутное серое небо. Студгородок просыпался, хлопали двери корпусов, дворник мёл асфальт возле крыльца. Полина поздоровалась с ним и пошла в сторону метро.

  По дороге она думала о жизни. Жизнь – глупая игра. Пока ты молод, у тебя есть планы, мечты, тебе кажется, что всё просто, весь мир у твоих ног, и ты можешь многое сделать; когда же ты стареешь, ничего этого не остается – есть лишь прожитые годы, во тьме которых похоронены эти самые планы и мечты, есть старость, медленное умирание, обесцвечивание окружающего мира, когда ты смотришь в пустоту, имя которой Смерть, и не видишь ничего, абсолютно ничего, только себя. Старого, поникшего, согнувшегося под грузом житейских проблем, наполненного тихой бытовой злобой. К чему всё это? Зачем? Мы не меняем мир, мир меняет нас. Не в лучшую сторону. Он хватает нас своими жестокими руками, выдергивая из материнской утробы, использует в только ему ведомых целях и выкидывает отработанных на помойку. К чему стремиться? Получать образование, устраиваться на работу? Только для того чтобы потом целыми днями раскладывать компьютерный пасьянс на этой самой работе? Всё это глупо, в высшей степени глупо...

  Полина прикасается к своему животу и чувствует под курткой бомбу. Вот решение. Конец глупой и бессмысленной игры. Смерть – наивысшая ценность в мире, художник, который наполняет красками серые контуры жизни, выводя из тени самое главное – то, что называется смыслом.

  Мимо идут спешащие на первую пару студенты. Полина замечает и нескольких бывших преподавателей. Все они куда-то торопятся.

  Куда? К каким призрачным целям и вершинам? Ведь есть они и только они, и к себе спешить совсем не надо (наоборот, идти к себе нужно медленно, взвешивая каждый задуманный шаг). Они этого не понимают.

  С рёвом мимо проносится грузовик, обдавая Полину градом коричневых брызг. А Полине плевать на это. Это уже не важно. Это мелочи. Мелочи, которые не достойны внимания.

  Она не замечает, как подходит к станции метро. У дверей плотная толпа, все спешат на работу, на учёбу, куда-то там ещё. У всех дела. У всех нет времени. Ни на что. Они как роботы идут вперёд, стараясь попасть в двери станции. Остальное их не интересует. Главное – оказаться там, внутри. Спуститься вниз, протолкнуться в вагон, в давке проехать шесть-семь-десять станций и вылезти наверх. Чтобы дальше бежать к своей бессмысленной цели.

  Полина осторожно протискивается в людскую гущу. Дальше толпа сама несёт её к входу. Полина держит руки на животе, поближе к бомбе. Но ещё рано, ещё не время. Она взорвёт её там, внизу. В вагоне, среди давки.

  Полина вспоминает, как в кино обычно показывают террористок-смертниц, которые устраивают взрывы в метрополитене. Они накачанные наркотиками бесцельно бредут в толпе, не сознавая ничего, двигаясь на автомате сквозь людской поток, чтобы потом так же на автомате нажать заветную кнопку – и бум, и ничего нет.

  Всё это ерунда, Полина знает. Всё происходит не так. Совершенно не так. Ведь взрыв бомбы – это определенный шаг, поступок. К смерти человек всегда идёт осмысленно, и знает, что его ждёт. Расставаясь со своей жизнью и унося с собой жизни других людей, человек прекрасно понимает, что он делает и какую плату за это деяние заплатит. Для Полины это очевидно. В отличие от тех, кто снимает подобные фильмы.

  Оказавшись внутри, она стремительно идёт к турникетам. Осторожно смотрит на полицейского, который стоит в стороне. Но на его лице абсолютно отсутствующее выражение, ему, как и всем остальным, на всё плевать. Полина проходит через турникет и встаёт на эскалатор. Тот медленно ползёт вниз.

  Навстречу поднимаются люди. Полина смотрит в их серые невыразительные лица. Они – инвалиды. Самоубийцы. Они сами лишили себя жизни. Всё, что у них есть, - это слабая вера в то, что их работа, их нудный изнуряющий быт, их сомнительные достижения – лучшее из того, что могло с ними случиться.

  Она оказывается внизу, в потоке людей. Она подходит к краю перрона. Кто-то толкает её. Кто-то толкает кого-то ещё. Полина смотрит на рельсы. Что если сейчас прыгнуть на них перед приближающимся поездом? И тогда – всё. Пустота. И нет Полины.

  Нет, Полина не прыгнет. Она войдёт в вагон вместе со всеми. Она услышит знакомую фразу: осторожно, двери закрываются. Она почувствует, как поезд дёрнется, и кто-то повалится на неё, а кто-то ещё на кого-то, и кто-то заругается, а кто-то промолчит, она поедет в этой давке и уже там, на перегоне, она приведёт бомбу в действие. Да, так и будет!

  Поезд вырывается из тоннеля, прорезая сумрак станции светом своего единственного глаза. Люди шевелятся. Как навозные черви – думает Полина. Вы все умрете. И так вам и надо!

  Она заходит в вагон, толпа напирает сзади, Полина еле протискивается в середину вагона. Она зажата между людей. Хотя это не люди. Это зомби, которые повинуясь зову неизвестного хозяина, поднявшего их из могил, едут непонятно куда и непонятно зачем.

  Полина слышит знакомую фразу: осторожно, двери закрываются. Поезд вздрагивает, и вместе с ним вздрагивает и толпа, Полину сжимают ещё сильнее. Поезд начинает набирать ход. Мимо проплывает перрон, захлёстнутый новой волной людей. Полина видит их лица, похожие одно на другое, пока они не превращаются в кашу. Потом поезд ныряет в тоннель, и свет меркнет. Полина видит только связки кабелей, которые словно змеи ползут по стенам.

  Она считает секунды. Одна, вторая, третья… Пора. Полина замирает. Пора приводить бомбу в действие.

  Что она сейчас чувствует? Ничего. Ничего она не чувствует, зажатая между пахнущих потом и парфюмом человеческих тел, маленькая одинокая девушка в этой холодной равнодушной толпе.

  Полина ждёт. Она не приводит бомбу в действие. Внезапно поезд вырывается из тоннеля и въезжает на станцию. Он начинает тормозить, и толпа опять стискивает Полину. Двери открываются, люди, толкаясь, несутся к выходу, затем другие проталкиваются на их место. Полина остается безучастна к этой суете.

  Двери закрываются, и поезд вновь оказывается в тоннеле. Сейчас. Немедленно. Полина снова считает. Раз, два, три… Руки её тянутся к бомбе. Кажется, время остановилось.

  Полина не видит ничего, мир меркнет, рассыпаясь забавной мозаикой, и на его месте остаётся только пустота. Нет ни людей, ни вагона метро… Есть только Полина, которая летит в этой пустоте навстречу смерти. Полина нажимает заветную кнопку. Свет гаснет…

  Через секунду он снова загорается. Фонограмма по радио объявляет название станции. Люди проталкиваются к выходу. Полина расстегивает застежку-молнию на куртке. Вытаскивает пакет с бомбой из-за пазухи. Он у неё в руках.

  Полина достаёт бомбу, шурша целлофаном. Вот она. Это томик «Тошноты» Жана-Поля Сартра. Полина вертит его в руках. Бомба взорвалась. Вы все трупы. Полина улыбается. Потом открывает книгу на странице, уголок которой специально загнут.

  «Я свободен: в моей жизни нет больше никакого смысла – всё то, ради чего я пробовал жить, рухнуло, а ничего другого я придумать не могу. Я ещё молод, у меня достаточно сил, чтобы начать сначала. Но что начать? Только теперь я понял, как надеялся в разгар моих страхов, приступов тошноты, что меня спасет Анни. Моё прошлое умерло, маркиз де Рольбон умер, Анни вернулась только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду. Я один на этой белой, окаймленной садами улице. Один – и свободен. Но эта свобода слегка напоминает смерть» [1].

  Что сделает Полина после смерти? Наверное, поедет в институт и заберёт документы. Или плюнет на них и направится в Эрмитаж. Она пока не знает. Ведь ещё только утро.

Вернуться в раздел ТЕКСТ